Хоть жизнь Греттель можно назвать счастливой и новой уже как два года, призраки прошлого не редко навещают её. Особенно по ночам. Они чёрной тенью скользят по стенкам комнаты прямо в голову фон Рихтер, заставляя её вспоминать минувшие времена и просыпаться в холодном поту, истошно зовя брата, который спит или в соседней комнате или тут, совсем рядом - на маленькой и не очень удобной кушетке. Он, как обычно, срывается с места и сонно подходит к сестре. Греттель успокаивается лишь тогда, когда оказывается в объятьях брата и слышит, как он что-то тихо и безмерно ласково нашёптывает ей. Сегодняшний день не был исключением.
Такие приступы для Греттель - вещь не редкая, поэтому она только и благодарна тому, что ещё никто её не упрекнул в ночных завываниях. За несколько лет в борделе девушка отвыкла от того, что в году есть такой прекрасный праздник, когда ты становишься старше - день рождения, и никак не могла привыкнуть к существованию оному за годы проживания у родственников. И волей судьбы самый страшный приступ случился в день её рождения. Может, это было из-за волнения, ведь она знала, что сегодня соберётся много народу, а для девушки это самый настоящий стресс, она так замкнулась в себе, что с чужими людьми ощущает себя крайне не комфортно, что уж говорить, когда их несколько десятков?

- Ох, Греттель, деточка, ты такая красивая! - жёнушка дяди, воздушная  и светловолосая барышня едва за тридцать порхала вокруг скрипачки, что выглядела мрачнее тучи, она была где-то далеко в своих думах и почти не реагировала на слова фрау Фон Рихтер. Греттель стояла перед зеркалом, расставив руки в сторону и смотрела в своё отражение. Хм, что же она там видела? Два силуэта, один - чёрный, а другой - белый. Не стоит долго мучиться, что бы распознать кто из этих двух женщин кто. У фрау Евы были светлые волосы, цвета колосьев, собранные в высокую и красивую причёску, а волосы Греттель были цвета коры деревьев и тяжёлыми кудрями ниспадали на хрупкие плечи. Если бы не лёгкая рубашка, на которое наденут в скором времени верхнее платье, можно было бы заметить шрамики на этих изгибах. Ева затягивает корсет девушки не слишком сильно, её талия почти не уменьшается и скрипачка вскользь даже думает, что этот предмет одежды одевают просто что бы был, хотя смотря на хрупкую женщину в золотистом платье Греттель не редко удивляется, зачем она себя так душит им? Талия становится совсем тонюсенькая, хотя не стоит отрицать того, что эта почти болезненная худоба шла фрау Еве, она ведь сама была довольно хрупкой и миниатюрной женщиной.
Из своих мыслей Рихтер выбивает слишком сильная утяжка, девушка невнятно, но слишком жалобно и удивлённо пискнула, после чего корсет ослабили и одели верхнее платье. Тёмно-изумрудный цвет ткани прекрасно сочетался с цветом волос и глаз и нисколько не старил  юную Греттель.

Придерживая полы платья, Греттель уже подошла к двери и успела заглянуть в щель, как её будто бы парализовало. Эти лица... эти до боли знакомые лица! Они были как вестники из прошлого, эти люди, мужчины, одетые в чёрные фраки, многих она помнила в лицо.  Они так мило разговаривали с дядюшкой и его жиной, со своими жёнами и между собой, а тем временем внутри Греттель всё сжималось, когда она вспоминала эти похотливые улыбки и  руки, что так безжалостно сжимали плоть ещё столь юного создания, оставляя синяки на коже. На глаза едва не навернулись слёзы страха. Она боялась сделать шаг вперёд, выйти в зал и на всеобщий обозрев. Она должна была поприветствовать гостей  перед концертом и пообщаться, познакомиться с людьми, что могут помочь в дальнейшей её музыкальной карьере, но фон Рихтер не хотела и не могла этого сделать. В момент, когда Греттель хотела уже встать, развернуться и убежать куда-нибудь далеко, не важно куда, лишь бы не видеть этих лиц, на плечо легла чья-то ладонь.
- Боишься? - послышался за спиной голос брата.
Греттель выпрямилась и развернулась лицом к брату. На губах застыла какая-то непонятная улыбка, она была настолько печальна, что трудно было бы это передать словами, в руках девушка мяла шёлковый платок. Она только лишь кивнула, хотя можно было только по её одному лицу и дрожи понять, что она никогда не войдёт в эти двери. Ханцель вздохнул и притянул к себе сестру, аккуратно обняв - что бы не испортить всю красоту, что наводила фрау ева и служанки, и поцеловал девушку в едва напудренную щёку.
- Ох, Ханцель, прошу, не заставляй меня туда идти! Там они... понимаешь, они! Я их помню, эти лица, я не хочу смотреть... - Греттель готова была устроить тут настоящую драму, а глаза начали уже наполняться хрустальными слезинками. Хануель аккуратно стёр солёную каплю под глазом сестры.
- Никогда, - он улыбнулся, - Никогда не посмею тебя заставлять. - Существуют ли крепче узы в мире, чем узы, связывающие этих брата и сестру? Они вместе прошли и огонь, и воду, и все медные трубы.
Юбки платья Греттель фон Рихтер зашелестели абсолютно в другом направлении.

- Вот... так намного лучше, - тихо вздыхает Греттель, зажигая свечи. Те тихо и приятно скрепят, и становится чуть более уютно, и даже не так холодно. Сейчас Греттель одна, абсолютно. Ведь незачем кому-либо сейчас заходить в противоположное крыло особняка. Зеркало, что стояло напротив самой Греттель отражало не только её силуэт, который пыталась поглотить тьма малого зала, но и свечи, что так отважно боролись с этой всепоглощающей темнотой. В руках у девушки был один из прекраснейших инструментов - скрипка. О боги, если бы вы только знали, как она любила играть! Не для кого-то не для публики - для себя. Ну или для близких и важных ей людей, коих в мире было совсем мало. Можно даже ограничиться пальцами одной руки.
Фон Рихтер приставила скрипку, поднесла смычок к струнам, порывисто, но в то же время тихо вздохнула, и начала играть. Нет, ей не нужны были ноты, многие произведения она помнила наизусть и изредка импровизировала. Девушка играла с закрытыми глазами, слушая собственную музыку и ощущала себя где-то далеко отсюда, ощущала себя совершенно свободной, счастливой, и оттого задумчивая и даже немного сладострастная улыбка прозмеилась по губам юной скрипачки.
Но что-то вдруг пошло не так, она будто почувствовала, что её одиночество кто-то нарушил, что кто-то вторгся в её личное пространство, в её личный и маленький мир, где она чувствует себя свободно. Это чувство нельзя было назвать магией или ясновидением, просто ей вдруг показалось, что что-то изменилось. Да и чуть ранее ей показалось, что она слышала шаги, а когда открыла глаза и посмотрела в зеркало, то увидела чей-то силуэт, и он ей показался незнакомым. Музыка оборвалась буквально на полу-ноте, и закончилась будто стоном.
- Кто здесь? - раздался тихий и даже немного испуганный голос Греттель фон Рихтер. Хоть она и спросила это тихо, эхо разнесло её приятный голос по всему залу.