Моцарт работал с утра. Пытался закончить что-то… Писал на нотных листах, изводил чернила. Не нравилось. Ему не нравилось. Вздохнув и скомкав в руке неудавшееся творение, он отшвырнул его куда-то к стене, где красовалось уже немало таких вот белых скомканных листов. Он посмотрел в окно. Было солнечно, в воздухе кружились пушистые снежинки. Амадей схватил пальто и мигом выбежал из съемной комнаты, надевая его уже на ходу, пока спускался по скользким ступенькам. Сломя голову он вырвался из-за двери и остановился, завороженно глядя на этот чудесный белый хоровод снежинок. Словно ребенок он радовался, когда снежинки падали на его теплые ладони, таяли. 
Он резко помрачнел, убрал руки в карманы и пустился куда глаза глядят. А глаза Моцарта всегда глядели в одну сторону. Он шел по улицам среди ярких магазинов и разглядывал серебристые узоры, рисовавшиеся на их витринах. Он любовался всем этим великолепием, пока не добрался до одного из самых любимых его баров. Когда Амадею тоскливо или одиноко, или совсем не хочется писать и нет вдохновения, он протрачивает бесценное время в таких заведениях. Здесь его любит. Здесь он чувствует себя своим. И улыбка невольно появляется на губах музыкального гения. Он вдыхает терпкий запах алкоголя и дешевого табака.
Вольфганг путешествовал по подобным заведениям весь вечер. Вокруг него собралась уже небольшая, но порядком подвыпившая компания, сопровождавшая его из одного бара в другой. И вот судьба привела их к тому самому борделю. Со смехом и какими-то пошлыми шутками они ввалились в помещение. Моцарт почти на ногах не держался, цепляясь то за столы, то за дверные косяки, то за проходящих мимо дам легкого поведения, едва ли не вписываясь в их пышный бюст носом. Амадей смеялся. В нем давно уже заприметили того самого завсегдатая этих мест, которых обожал баловать всех музыкой. Место за клавесином осталось свободным для него. Пьяно икнув, на нетвердых ногах он отправился к инструменту, бухнулся на небольшую невысокую кушетку.
- Какую же музыку вы предпочитаете, господа? - звонко засмеялся юный композитор, опуская пальцы на клавиши. - Может, такую?  - он начинает играть. Что-то знакомое и известное, но видоизмененное просто до предела, оттого и не менее прекрасное. Толпа гудит.
- Маэстро музыкант! - выкрикивает кто- то из толпы. - Раз вы такой виртуоз, Вы должны суметь сыграть и с закрытыми глазами!
- С превеликим...ик... удовольствием, господа! - он встает и насмешливо кланяется, при этом едва ли не падая под ноги какому-то молодому мужчине. Вольфганг поднимает голову и опрокидывает принесенный ему бокал какого-то дешевого вина. Вновь садится за клавесин. Заботливые дамские руки ласкают его плечи, касаются шеи, щек и лица, прежде чем опустить повязку на его уже прикрытые в предвкушении глаза. Амадей опускает руки на клавиши и... Начинает играть. Еще лучше, еще быстрее. Толпа улюлюкает и аплодирует, он лишь улыбается и звонко смеется. Разворачивается лицом к людям и стаскивает темную ленту с глаз.  Он купается в лучах этой своей славы, ему нравится это какое-никакое признание публики.
Наконец Вольфгангу совершенно надоедает развлекать толпу своей игрой - еще бы, он делал это где-то часа два напролет. Он сидит на стуле пьяно перешептываясь с какой-то девицей, методично массировавшей его плечи и томно вздыхавшей каждые несколько минут. Ее худенькая ножка кокетливо выглядывала из под платья, а шнуровка корсета соблазнительно ослаблена, распущена сверху. Он отрешенно гладит ее по бедру, ласкает светлую и нежную кожу. Девушка расценивает это как приглашение, начиная выцеловывать дорожки от основания плеча по шее, очерчивая языком контур уха. Но тут Моцарту приспичивает подняться со своего месте и направиться... куда-то.  Оторопевшая дама смотрит на Амадея с укором, но тут уже не обращает на нее внимания. Кажется, спешит наполнить вином еще один бокал. Но когда он подходит к стойке, не находит в кармане камзола и копейки, что заставляет музыканта разочарованно вздохнуть. Тогда-то  он и ощущает на собственной спине прикосновения, слышит чужой вкрадчивый голос. 
Вольфганг смутно вообще осознавал, что происходит в данный момент. Опьяненное прикосновениями и алкоголем сознание совсем не желало ему подчиняться. Он разворачивается к говорившему объекту лицом и с некоторым удивлением отвечает, что это совсем не девушка, а юноша. Весьма симпатичный юноша с таким соблазнительным голосом. А потом Амадей плюет на все - отсутствие денег и приличие -,  прижимая  его к двери ближайшей комнатки. Пальцы, теплые и столь красивые, какие принадлежать могут только настоящему музыканту, пробегаются по чужой груди, слегка надавливая на кожу.
- Невозможно отказаться от игры на таком красивом инструменте, - шепчет он прямо в чужие губы. От Вольфганга сильно пахнет алкоголем и табаком... И поцелуй его слегка горьковатый на вкус. Краем глаза он замечает ту девушку, что оставил не так давно. Лили, кажется? Та, которая постоянно обслуживала его в этом месте... Ревниво глядит ему вслед. Моцарт лишь коварно улыбается и открывает дверь комнаты.

Моцарт пьян. Пьян не только из-за большого количества выпитого им алкоголя... Пьян от этих прикосновений, звука чужого голоса, что так соблазнителен, этот вздох. И Вольфганг уже вряд ли может сдержать, обуздать это желание. И какое ему теперь дело до куртизанки Лили и до того, что с мужчинами он еще ни разу не спал? Напротив, такая вот новизна, необычная практика только подстегивает ощущения и возбуждение. Одни только фантазии, промелькнувшие в голове сейчас, чего только стоят! В них отлично вписалась бы и обиженная девушка, но, кажется, уже слишком поздно. Да и дорого бы это вышло. Хотя, о чем о чем, но о цене за услуги, что скоро будут ему оказаны, Вольфганг совершенно не думает.  Ему вообще не хочется думать, о том, что  произойдет завтра, что день грядущий ему готовит.  Ему просто нравится наслаждаться легкостью  этого момента.  Он полон возбуждения, будоражащего все его тело.
-  Я заставлю даже тебя запомнить эту музыку надолго, малыш... - пылко выдыхает Моцарт в чужие губы, едва только тот изнуряющий поцелуй прерывается.  Непозволительно дерзко и самонадеянно даже для него, хотя... Вольфганг достаточно изобретателен, чтобы заставить даже юношу, который таких клиентов по несколько за вечер принимает, запомнить все то, что произойдет между ними. Новый, но не менее жаркий поцелуй настигает губы Антонио. Язык проскальзывает между губ, скользит по ряду зубов. Рука музыканта проскальзывает по талии на поясницу Локонте, не разрывая контакта с кожей. Он обнимает его, крепче прижимая к себе итальянца. Правда, когда дверь открывается, Моцарт понимает, что держать равновесие - крайне тяжко. Хотя, кровать здесь как нельзя кстати - что еще нужно для этих двои?
Руками Амадей упирается прямо в плечи Локонте, просто-таки вдавливая его в достаточно мягкую поверхность матраса.  Как только Антонио решает заговорить, маэстро, понятное дело, не хочет позволять ему этого. Тонкие музыкальные пальцы с неожиданной силой сжимают подбородок юноши, заставляя вновь отдаться целиком поцелую, не размениваться на мелочи в виде ненужных слов, которые только отвлекают от важного процесса. Вольфганг все равно плохо их понимает - рассудок действительно слишком опьянен. Но даже в таком состоянии он понимает, что медлить не следует. Вновь впивается в чужие губы, достаточно грубо и несдержанно, со всей страстью и жаром. Как хорошо, что рубашка любовника расстегнута, ведь на то, чтобы избавиться от нее Моцарту понадобилось бы до неприличия много времени. Пальцы дрожат, вырисовывая странные узоры на коже юноши. А потом он все-таки отвлекается от поцелуя. Касается губами скул и подбородка, затем целует шею, местами достаточно сильно и болезненно прикусывая кожу. Внимания удостаиваются ключицы, плечи, которые легким движением освобождаются от белой ткани. Поцелуями Вольфганг покрывает все тело итальянца, постепенно спускаясь все ниже и ниже. Чужие пальцы действуют действительно быстро. Амадей не может сдержать тихого восхищенного стона, когда они касаются чувствительной области сквозь тонкую ткань белья.  Он и сам давно расправился уже с застежкой брюк Антонио, ладонью коснулся промежности.  Стянул брюки чуть ниже и немного развел колени, которых предварительно коснулся губами. Покрыл поцелуями внутреннюю часть бедра. Однако потом Вольфганг решает немного поиграть, заставить и себя, и партнера возбудиться еще больше.
Он склоняется обратно к Антонио и бесцеремонно кусает за плечо, тут же покрывая поцелуями  тот участок кожи.  И совсем на секундочку он касается кончиком носа шеи Локонте, глубоко вздыхает, отрешенно поглаживая его по груди. А затем, кажется, весь обмякает, совсем пришпиливая весом своей тушки итальянца к кровати. Через некоторое время становится слышно, как он тихо и очень даже умильно посапывает, щекоча теплым дыханием кожу.
Неизвестно, что снится музыкальному гению, но просыпается он только утром. Когда чувствует, как ветерок пробегается по оголенной спине стайкой мурашек, когда ощущает тепло под собой. И солнечный луч, коснувшийся закрытых шторами век глаз.

Отредактировано Wolfgang Amadeus Mozart (04-03-2013 20:43:12)

Вольфгангу просыпаться ну совершенно не хочется.  Ему снилось что-то ужасно милое и доброе и одновременно попахивающее плодом наркотического воспаления фантазии. Что-то типа величайших музыкантов, прыгающих по полянке среди цветочков, зебр и маленьких бабочек,  машущих маленькими крылышками. Сам же Моцарт в своем сне вылавливал партитуры из какой-то розовой речки. А еще он ведь так удобно устроился - на Антонио лежать весьма комфортно, кроме того, он выполняет функцию своего рода обогревателя и генератора тепла. А еще у Амадея просто ужасно, нестерпимо болит голова. Вчерашняя попойка дает о себе знать.  И эти чувства так многогранны! С одной стороны - все проблемы, сопровождавшие его в тот вечер остались где-то в небытие, но с другой... Может, что-то важное он забыл? Он переворачивает голову, чтобы солнечные лучики его не беспокоили. Теперь они приятно согревают макушку. Вольфганг  трется носом о чужое плечо, морщится, явно недовольный тем, что его вообще разбудили эти коварные силы природы. Моцарт проспал бы еще немножечко, но сделать этого не позволяют мягкие касания, которые настигают его щеку, затем и голос, нарушивший такую приятную тишину.
- Еще немного, пожалуйста… - нечленораздельно бормочет музыкант, тянется к чужим губам за поцелуем. Но, так как глаз он не открыл, поцеловал лишь щеку юноши. Затем улыбнулся сквозь сон, погладил Антонио по плечу, ласково коснулся бедра, кончиками пальцев скользнул по колену, а затем все-таки собрал все силы и поднялся, упираясь двумя руками в кровать по обе стороны от головы Локонте. Полусонно, щурясь, разглядел его лицо.
- Стоп, подожди... Кто ты вообще? - бурчит он, внимательно вглядываясь в лицо молодого человека. И ну совершенно его не узнает. Кажется, вчера было не только слишком много выпитого, но и слишком много страсти и возбуждения, что он даже не успел лица своего партнера разглядеть. Пальцы слегка коснулись скул и погладили юношу по щеке. Весьма симпатичная наружность, ему нравится. Потом он поднимает голову и наконец оглядывает помещение, в котором находится. Весьма знакомые засаленные обои грязно-кофейного цвета с какими-то странными старыми плинтусами; пол, что покрыт дешевым ковром с жестким тонким ворсом; вытертые медные канделябры и закопченные огарки свечей; покрывало непонятного болотного оттенка и прохудившаяся простыня, выглядывающая из-под него. Амадей сразу узнает это место и в ответе больше не нуждается. Сразу понятно. Здесь все комнаты обставлены в подобном стиле. Полнейшая безвкусица и отсутствие этого самого стиля. Хотя, когда думать о красоте, когда тебя охватывает возбуждение и нестерпимое желание подчинить себе чужое тело? Вот, например вчера Моцарт тоже не думал о красоте и опрятности этого места. Голова просто раскалывалась на части, хотелось опуститься на кровать и доспать еще хоть немного, вдруг бы это помогло заглушить эту нестерпимую боль? Хорошо бы еще немного полежать на этом теплом юноше с симпатичными плечиками. Вольфганг опять переводит на него взгляд карих, все еще каких-то неясно-мутных глаз.
- Расскажешь, что было вчера, малыш? - спрашивает он с хитрой улыбкой на лице, в которую моментально растянулись его чуть пересохшие губы. Облизнув их, он удобно устраивается где-то между ног итальянца. Руки его опускаются на колени Антонио. Мягко поглаживая кожу пальцами, маэстро ждет ответа. Причем не краткого, а длинного и красочного восхищения качествами его как любовника.
Об отсутствии средств материальных на оплату услуг этого юноши Амадей так же не знает. Или просто опять не задумывается об этом. Его вещи разбросаны просто едва ли не по всей небольшой комнатке. Дверь немного приоткрыта. Видать, в порыве страсти они и не подумали ее закрыть.
Вскоре Моцарт решает совсем освободить Антонио от веса собственной тушки. Он уселся на краешке кровати, потянулся, приподняв руки вверх и чуть запрокинув голову назад. Не составляет труда застегнуть и брюки. Пальцами он ерошит и без того растрепанные волосы, прикрывает ладонями лицо и сидит так с минут пять-десять.  Затем поднимает голову и взглядом пытается найти собственную рубашку.